Януш Гловацкий: «Мне стыдно, что мы просрали этот мир». Последнее интервью

Януш Гловацкий (1938-2017) — драматург, прозаик, сценарист. В декабре 1981 года накануне введения военного положения в Польше поехал в Лондон на премьеру своей пьесы «Замарашка» в театр Ройал-Корт и после 13 декабря решил не возвращаться. С 1983 года Гловацкий жил в Нью-Йорке, а после краха коммунизма в 1989 году работал и в США, и в Польше. Про Гловацкого говорят, что он — автор, который сарказмом и иронией защищался от жестокости мира.

Перевод с польского Ольги Чеховой

Последняя беседа с Янушем Гловацким. «Я сижу у окна и вместе со всей цивилизованной Европой попиваю эспрессо. Время от времени мне становится немного стыдно, но не слишком». Может, так будет начинаться книга, которую я сейчас пишу…

Януш Гловацкий: Вы хотите поговорить со мной о Польше?

Доната Субботко: Не хотите?

— Почему бы нет? «Труба наша, врагам греми!» («Варшавянка», 1831 г.). А что, вы думали, я откажусь?

То есть вам нормально?

— В моем словаре нет слова «нормально».

Значит, тема вам, все же, интересна?

— Вот на этом самом месте сиживал покойный Кульчик1 и предупреждал меня, что здесь установлена постоянная прослушка. Но это было до ремонта.

Когда-нибудь вам поставят памятник у «Бристоля»2 — вы столько лет сюда приходите.

— В пьесе «Фортинбрас спился» я написал такой диалог двух стражников. Один говорит: «Как считаешь, нас сейчас подслушивают?», второй: «А хрен его знает», а первый ему: «Это нехорошо. Я не люблю болтать, если меня не подслушивают. Мысли от этого путаются».

3c27fc48-4e8d-40cf-9638-a32f87951a75.jpg
Отель «Бристоль», Варшава

Теперь все записывают разговоры на диктофон, я тоже. Можете чувствовать себя свободно, мысли не будут путаться.

— Во время военного положения по команде: «Огонь!» на толпу направляли струю из водометов. Давно, еще во время голода на Украине, Иосиф Сталин сказал стахановцам: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее». А сейчас это веселье захлестнуло весь мир. Иногда я включаю государственные телеканалы. И то плачу, то веселюсь.

В них есть что-то разумное?

— Разум бессилен, тут правят чувства, комплексы, а в особенности страсти. «Имей сердце и смотри в сердце»3, «Эй, кто поляк, в штыки!»4, «Не будет немец плевать нам в лицо»5, «Поляки, ничего не случилось»6. А не кудахтанье интеллигентов о нарушениях конституции. Наши дети конституцией сыты не будут, и она скучная. Еще Мрожек заметил, что, возможно, конституция кого-то заинтересует, если в нее впишут слово «блядь».

Мрожек заметил, что, возможно, конституция кого-то заинтересует, если в нее впишут слово «блядь»

Ее текст должен быть ближе простому народу?

— Павел Кукиз7 хочет внести поправки в конституцию. Может, рок-н-ролл омолодит ее духовно. Вообще все решают деньги, а не законодательная чушь. Президент Путин вломился в Крым, снизил цены на водку, и народ тут же безоговорочно его полюбил. Другое дело, что россияне уже давно были недовольны тем, что к власти приходят старики, которые слишком часто умирают, а их потом заставляют по три дня слушать классическую музыку по телевизору и радио. А тут наконец кто-то живой, сексуальный, спортивный. Любимец бабушек, которые осыпают поцелуями телевизор, когда его видят, и юных олимпийских чемпионок. Высокая планка для бедных российских мужей.

Наш президент тоже спортивный, к лыжам неравнодушен. И к молодым пользовательницам интернета8.

— За это и любим народом. Он без конца подвергается искушению, но проявляет стойкость. Ну, такова участь святых, титанов, искателей правды. Искушали Христа, искушали Будду, искушают и Дуду.

Polands-New-President.jpg
Президент Польши Анджей Дуда

Кто?

— То Ruchadełko Leśne9, то оппозиция, соблазняющая стать президентом для всех поляков. Но он не прогнулся. А подает себя даже лучше, чем Путин. А его благочестие. Пожалуй, он заслужил прозвище Дуда Благочестивый. Когда-то королям давали прозвища, например Храбрый, Кучерявый, Тонконогий. Прекрасная национальная традиция.

Лет сорок назад вы написали текст «Непреклонная жизнь»10. Как в воду глядели.

— Когда-то в Берлине я видел постановку «Жизни Галилея» Брехта. В глубине стоит деревянный манекен в парадном папском одеянии. Как живой. На сцену взбирается старичок в длинной ночной рубашке, следом возникает инквизитор. Инквизитор обвиняет Галилея в том, что он оплевывает Землю, стучит на нее за границу, гадит в своем гнезде и что у него идиотские идеи, будто Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Старичок защищает Галилея, но, по мере того, как облачается в папские одежды, его энтузиазм угасает. А переодевшись полностью, то есть став Папой, старичок, махнув на все рукой, дает согласие на то, чтобы ученого, если будет настаивать на своих бредовых идеях, слегка попытали. Теперь уже он выглядит как манекен. А тот, деревянный, обретает человеческие черты. Служба обязывает.

Что вы хотите этим сказать? Что наш президент превратился в манекен?

— Это только театр.

В «Ричарде III» Шекспира есть выдающаяся «кладбищенская» сцена. Леди Анна идет в похоронной процессии, оплакивая своих умерших и сталкивается с Ричардом, по чьему приказу убиты ее муж и отец. Леди Анна набрасывается на него с руганью и обвинениями. Сперва Ричард изворачивается, выкручивается, виляет, отпирается, говорит, что он тут ни при чем. В этот момент он просто слабый, смешной горбун. А его ложь придает Анне сознание собственного превосходства и благородства. Но Ричард внезапно меняет тактику: да, все так, признаю, я велел их убить, потому что хотел затащить тебя в постель. Переворачивает с ног на голову весь нравственный уклад, и она становится бессильной перед невероятным бесстыдством и раздвигает ноги.

Мне интересно, случится ли с нами что-то подобное. Вдруг президент скажет: «Да, все так. Мы хотим без помех прилюдно поиметь вас на площади Дефилад11. Положим конец играм, цинизму и лицемерию».

Вы, вроде как циник, собираетесь бороться с цинизмом мира?

— Казик Куц12 утверждает, что я маленькая трепетная девочка, только прикидываюсь.

После небольшого перерыва пришло время писателей.

Ловите момент?

— Я пишу книгу. Что-то вроде «Из головы-2». Отчасти — неправдивый дневник, отчасти — правдивый вымысел. И кормлю птиц.

Голубей?

— Воробьев. Голубей не люблю.

Почему?

— Они наглые, лезут прямо в окно. Воробьи маленькие, трогательные и не валят на зиму из страны, они — птицы-патриоты. Как известно, сегодня патриотизм у нас — это согласие с властями.

Мне вспомнился ваш фельетон о Аттале III, пергамском царе, который соглашался сам с собой. Семидесятых годов.

— А, о царе, который чрезвычайно считался с собственным мнением. В связи с чем каждые несколько месяцев устраивал с собой большие совещания, на которых самому себе объяснял те или иные свои политические шаги. Задавал себе вопросы и отвечал на них. Временами его вопросы заходили слишком далеко, но тогда он попросту их игнорировал. Я писал, подразумевая Герека13, обещавшего проводить совещания с народом. А может глава действующей партии и правда зрит глубже. Способен видеть души электората насквозь. Но может, как Дональд Трамп, не знает, что чего-то не знает. Это придает сил.

А может глава действующей партии и правда зрит глубже. Способен видеть души электората насквозь. Но может, как Дональд Трамп, не знает, что чего-то не знает. Это придает сил

Что вы думаете о «гениальном стратеге»14 как о персонаже?

— После недавнего стратегического успеха звезда нашего Наполеона слегка потускнела. Не то чтобы кто-то заорал: «А король-то голый!», но некоторые люди, как водится, начинают что-то подозревать.

Господин Сариуш-Вольский15 — тоже очень привлекателен как литературный персонаж.

Если бы вы о них писали, то как?

— Уж точно не как о Сатане. Как плохо о нем ни говори, он дьявольски умен. Однажды на лестничной площадке московского дома, того самого, где жил Берлиоз, а потом Воланд со свитой в романе Булгакова «Мастер и Маргарита», под изображениями Бегемота, Коровьева и Воланда я увидел надпись: «Сатана, приезжай, спаси! Слишком много дряни развелось». Но я бы не рассчитывал на Сатану, на границе его не впустили бы, даже с котом.

Тот, кто любит котов, может быть злым?

— Об этом надо спросить кота.

Которого? У председателя16 их, кажется, три: Фиона, Чарусь и Феликс по прозвищу Рыжий. И неизвестно, кого он слушает.

— Мне воробышки дают ощущение власти. Прилетают вороны, голуби, чайки с Вислы — а я их отгоняю. Разочаровывает только то, что я этих воробьев кормлю, а они все равно меня боятся. Я ведь добрый человек, люблю животных. Даже «Tygodnik Powszechny»17 хотел записать со мной интервью.

methode-sundaytimes-prod-web-bin-4571d8ea-79e6-11e7-ac37-79a4ec05ba4a.jpg
Ярослав Качинский и его кот Феликс по прозвищу Рыжий

Кажется, еще в 1968 году вы написали статью против охотников.

— «Патетическая смерть кабана». Я поехал на охоту, устроенную для иностранцев, шел в загоне и все описал. Написал, что в лесу живут разнообразные животные разной стоимости. И чтобы застрелить такое благородное животное как косуля, нужно как-то соответствовать. Тогда на меня обиделся Роман Братны18, он охотник. Воспринял как намек.

У Бога не было никаких иллюзий относительно людей, поэтому он не дал нам острых клыков и длинных когтей. Но человек не растерялся и придумал «Калашников».

В свое время Джозеф Конрад19 наделал шума, потому что лорд Джим20 бежал с тонущего корабля, вверив несколько сотен паломников милости Божией. А сейчас так обходиться с беженцами — норма…

«Я сижу у окна и вместе со всей цивилизованной Европой попиваю эспрессо. Время от времени мне становится немного стыдно, но не слишком». Может, так будет начинаться книга, которую я сейчас пишу.

У Бога не было никаких иллюзий относительно людей, поэтому он не дал нам острых клыков и длинных когтей. Но человек не растерялся и придумал «Калашников»

Почему вам стыдно?

— Потому что мы просрали этот мир.

— А точнее?

— И потому что мы не остановимся.

Почему не остановимся?

— Потому что люди есть люди.

Бог послал нам беженцев как будто специально. Чтобы улучшить наше самоощущение. «Исламисты — гопота, вы поляку не чета». Всегда было так, что мы куда-то протискивались, эмигрировали, умоляли, чтобы нас впустили. А теперь, наконец, сами можем не впускать. Боже, как это приятно. Они хотят к нам — а мы им хрена с два. Ну, конечно, к нам не то чтобы валом валят, но в любом случае мы встаем с колен. Где-то там люди воюют, тонут… Какие-то дети из Алеппо? Война русских с украинцами? Да пусть перебьют друг друга! Да и русские были неповторимы со своим: «Мы не можем уйти с Украины, потому что нас там нет». Песня. Поэтому я так люблю Бабеля.

— Эти разлетающиеся в разные стороны отрубленные головы, эти розовые вечера…

— Товарищ Гладков в 1934 году произнес в Политбюро ЦК КПСС речь: «Мы не хотим объективной правды, нам нужна наша собственная пролетарская правда. А нравственным является то, что служит партии». Все радости возвращаются.

Когда-то я написал, что каждый молодой гунн в возрасте четырех лет умел правильно произносить имя вождя и скандировать его на бегу. В этом состояло гармоничное развитие личности. Так что реформа образования необходима.

У нас будут скандировать имя «Лех», но не Валенса, а Качинский.

— Я слышал, как скандируют: «Добрый дядька Ярослав, Польшу от дерьма избавь».

В финале фильма Анджея Вайды «Валенса. Человек из надежды» я написал такую сцену: три убека смотрят на маленьком черно-белом экране телевизора знаменитое выступление Валенсы в американском Конгрессе: «Мы, народ», — и так далее. Один говорит: «Все же, сбежал от нас». Второй: «Гляньте, как это ничтожество перья распустило!». Третий: «Спокойно, мы еще до него доберемся».

1476124190-9339-valensa-celovek-s-nadezdy.jpg
Кадр из фильма Анджея Вайды «Валенса. Человек из надежды»

Добрались?

— Меня восхищает, с каким упорством наши патриоты его достают. Ларошфуко написал в XVII веке: «Люди никогда не прощают того, кто их превосходит».

Настал черед Туска?

— Он действительно вытеснил в последнее время Валенсу с пьедестала, заняв на нем все три места.

Ларошфуко написал в XVII веке: «Люди никогда не прощают того, кто их превосходит»

В Брюсселе польское правительство проиграло матч за пост председателя Совета Европы со счетом 27:121. Мы попали по воротам или себе в голову?

— До того моей любимой сценой в аэропорту была сцена из фильма «Касабланка». Но встреча премьера Шидло стала куда более впечатляющей. Скромный жест, с помощью которого председатель показал Европе, что она нас не достойна. На мой взгляд, все же, не хватало почетного военного эскорта.

Picture-361.png
Кадр из фильма Майкла Кёртиса «Касабланка»

Кто здесь правит, где деньги, чем все это закончится и как жить?

— Знакомый вопрос.

Я позаимствовала его из вашей «Четвертой сестры».

— Отставной российский генерал ходит и спрашивает всех: «Есть ли хоть какой-то шанс на справедливую мировую войну?».

Он есть?

— Молодые националисты маршируют по всей Европе, размахивают знаменами, жгут факелы и дерутся. Думаю, надежда есть.

Вы прошли военную подготовку, если что?

— Главным образом — в обязательном военном лагере после института. У меня была самая привилегированная должность, я был командиром накрывающего отряда. От меня зависело, кто что получит из еды. Тому, кто мне не нравился, доставались объедки, тому, кто нравился — кусок мяса.

Почти как с воробышками.

— Власть — искушение. В школе у меня была военная подготовка и значок БГТО: Будь готов к труду и обороне. Потом я получил ГТО: Готов к труду и обороне. Я бросал гранаты на школьном стадионе. Ползал в жару в противогазе. Может, теперь в школы вернут стрельбу. На уроках истории, например.

На уроках истории — по портретам, наверное?

— Я возлагаю большие надежды на нашего бога войны, то есть на министра Антония22. Можно на выпускных экзаменах сдавать, например, религию и стрельбу. Для начала по мишени. Мне прислали эсэмэс, что министр обратился в НАТО, попросив ядерное оружие и успокоил их, что только для внутреннего пользования.

Мы забываем, что происходящее происходит на самом деле. Это часть новейшей истории Польши. Историю пишут победители.

Мы забываем, что происходящее происходит на самом деле

То есть те избранные восемнадцатью процентами поляков, имеющих право голосовать, и ведущие себя так, будто за них отдали голоса сто процентов?

— Чего вы такая мелочная? В последнее время меня в Польше ничем не удивишь. Ну, конечно, немного пугает вежливость — своей неожиданностью. Но Оскар Уайльд настаивает, что врагов всегда надо прощать. Ничто не причинит им большего огорчения.

К слову о Уайльде, как вам удается всегда быть молодым?

— Я бывал и моложе, но спасибо.

Так как вы управляетесь со временем?

— Смотрю на часы.

И что думаете?

— Тут напишите, что повисает молчание и только слышно, как пианист играет «As Time Goes By» из фильма «Касабланка». Это очень талантливый пианист.

Вас, наверное, все здесь знают?

— Персонал меняется.

Цикличность природы. Воробышки тоже прилетают каждый раз другие.

— Химильсбах23 давал рецепт, как жить. Он говорил, что нужно много трахаться и пить, чтобы бедность победить.

А в «Рейсе»24 Станислав Тым25 как культработник говорит: «Прежде всего мы должны сформулировать свои обвинения, а сформулировав обвинения, подвести под них подходящего нам человека». Не так уж чуждо звучит.

REJS.jpg
Плакат фильма «Рейс»

Я сейчас как раз перечитываю пьесу ужасов «Король Убю» в переводе Богдана Коженевского. Она написана в XIX веке пятнадцатилетним Альфредом Жарри. Как известно, действие происходит в некой вымышленной стране, которую он условно назвал Польшей. Вот, например, такой отрывок:

«ПАПАША УБЮ: Начнем с судебной реформы, затем займемся налогами.

СУДЕЙСКИЕ: Мы против всяких изменений!

ПАПАША УБЮ: Срынь! Во-первых, жалованье судейским отменяется.

СУДЕЙСКИЕ: На что же мы будем жить? Мы люди бедные.

ПАПАША УБЮ: Хватит с вас штрафов и имущества приговоренных к смерти.

ПЕРВЫЙ СУДЕЙСКИЙ: Какой кошмар!

ВТОРОЙ СУДЕЙСКИЙ: Какая подлость!

ТРЕТИЙ СУДЕЙСКИЙ: Неслыханно!

ВСЕ: В таких условиях мы отказываемся судить.

ПАПАША УБЮ: В дыру всех судейских!

(Они отбиваются, но тщетно).

МАМАША УБЮ: Ты что творишь, Папаша Убю! А кто же будет отправлять правосудие?

ПАПАША УБЮ: Подумаешь, дело! Сам буду отправлять! И, увидишь, пойдет как по маслу!

МАМАША УБЮ: Да уж, представляю!».26

Такую чушь мог написать только ученик французского лицея. Но опять же, президент Соединенных Штатов Томас Джефферсон считал, что «в вопросах, касающихся власти, людям не следует доверять и нужно связывать им руки конституцией». К слову о конституции — Польша демократическое правовое государство и похуй.

Из этого получилось бы хорошее название книжки.

— В Стамбуле поставили «Антигону в Нью-Йорке» в Национальном театре и издали «Good night, Джези», так что я туда ездил. На запруженных улицах сирийские матери пеленали на тротуарах своих младенцев, а рядом на борделе было написано «On sale». Ублюдочная трагедия, возвышенный фарс.

Чем больше отчаяние, тем больше смеха?

— «Нет ничего смешнее чужого несчастья», — это Беккет написал.

Родственная душа?

— Я всегда стараюсь не возмущаться. Достаточно красиво показать. Уехав в Америку, я иногда писал фельетоны в «New York Times». В Польше я научился играть с цензурой, а там первый текст, который я им принес, был о восстании Спартака…

О «Солидарности» и оппозиционерах — гладиаторах. Гедройц27 опубликовал его в 1982 г.

— Они ничего не поняли. Другая реальность.

Знаете что, я очень не люблю интервью. Вам хочется, чтобы я без конца возмущался тем, что творится вокруг, что это ужасно, страшно, нарушение всех принципов и законов?

Говорите, что хотите.

— Кто знает — тот знает, никого больше не убедить, разве что случится секир-финанс.

Но я вас немного мучаю?

— Ну да. Я знаю, у вас такая работа, сочувствую.

Хоть одно искреннее слово.

— Я ничего не говорю искренне.

Знаю. В ПНР вы были мастером фельетонной маскировки. Вы превозносили Порембу28, объявляли конкурсы на поиск определений правильных и вредных, писали о принципах национального парикмахерства и т.д. В знаменитом тексте «Эротизм темный и светлый» («Erotyzm ciemny i jasny») 1970 г. вы сравнивали «Улисса» Джойса и «Глупое дело» Добровольского29.

— Книжка была о марте 1968 г.30, а Добровольский был любимцем партии. О нем не дозволялось писать плохо, поэтому я с воодушевлением написал. Короче говоря, превознес до небес. Я писал от имени умственно отсталого любителя коммунизма, доцента и магистра Канительского. Добровольский пришел в восторг, а цензура пропустила.

By the way, интересно, закроют ли TVN31.

В кратком выступлении во время смоленского «месячника»32 президент любезно посвятил несколько слов спектаклю «Проклятье»33, он заявил, что это атаки на Польшу.

— Я не видел спектакля, в последнее время редко хожу в театр, но если шеф самолично разносит постановку, наверное, стоит поглядеть. Известно, что борьба с чем-либо это что-то и создает. Никита Хрущев тоже был утонченным критиком искусства. На выставке в московском Манеже плюнул в картину российского абстракциониста Леонида Мечникова, а пока плевал, орал: «Педики, пидарасы проклятые! В вопросах искусства я сталинист! Всех отправим рубить лес! Сейчас же!».

z21396872V,Spektakl--Klatwa---rez--Oliver-Frljic--Teatr-Powsz.jpg
Спектакль «Проклятье», Teatr Powszechny, Варшава. Фото: Magda Hueckel

Министру Шишко понравилось бы34.

Рубить всегда соблазнительно.

«Педики, пидарасы проклятые! В вопросах искусства я сталинист! Всех отправим рубить лес! Сейчас же!»

Вспоминаю, как в 1976 г. в Варшаве собрали вече, чтобы осудить рабочие протесты в Радоме35. Происходило все на стадионе Десятилетия, и Добровольский там выступал: «Я — поэт Варшавы, — начал он. — Меня зовут Станислав Рышард Добровольский». И тишина, потому что никто не понимал, чего он хочет, а энтузиазм был небезопасен. А он продолжал в том же духе: «В последние годы мне довелось испытывать радость от того, что я видел, но сейчас я испытываю стыд за этих смутьянов из Радома. Возвращайтесь спокойно в свои учреждения. Я тоже возвращаюсь в свое учреждение». Я спросил Антония Слонимского36, о каком учреждении речь. А он: «Так его в Твурках держат»37.

8c8559b2395d96d2427fd503a741b6b8__980x.jpg
Леонид Мечников «Карьер» 1962 (с отмеченным знаменитым плевком Хрущева)

А в партию вас не брали?

— Как-то нет. Мой великий учитель цинизма, главный редактор еженедельника «Культура» Януш Вильгельми38, даже мне не предложил, так что я не мог отказаться. Зато он всегда мне повторял: «Янек, никогда не доверяй своей первой реакции. Она может быть верной». У меня плохо складывается с организациями. В школе TPD39 №1 в классе из сорока пяти человек только Томек Лубенский40 и я не состояли в Союзе польской молодежи41. При этом он был сыном представителя католического духовенства в сейме и на первой странице тетрадей писал: «Во имя Отца, и Сына и Святого Духа».

Когда я учился в институте, два убека вызвали меня в кафе «Nowy Świat»42. Я разболтал об этом, кому смог. Когда пришел на встречу, мой приятель, актер Ежи Карашкевич, уже сидел за одним из столиков и делал вид, что пьет кофе. Потом вбежал другой приятель, Додек, Виктор Меллер43 и заорал: «Глован в лапах SB44!». Господа взбесились и ушли.

Однажды, по дороге во Францию, на границе раздели мою машину. По возвращении я получил вызов в Мостовский дворец45. Пошел туда и заявил, что не собираюсь с ними говорить, потому что они разобрали мою машину и так ее и оставили. «Пан Януш, в следующий раз, когда вы захотите за границу, просто позвоните нам и предупредите, и никто вам ничего не станет разбирать», — сказал мне майор. Такие они делали интересные предложения.

Я думала, они вас раздели, вы ведь такое любили?

— Стоит человеку один раз спустить трусы, и они будут волочиться за ним всю жизнь. Как-то мы все загорали в Халупах46 нагишом. И меня-то и сцапали и передали Комиссии по разбору дел об оскорблении морали. Это случилось уже после выхода «Рейса». На разбор приехал Марек Пивовский с «Кинохроникой»47, так что судья разволновался и спросил: «Обвиняемый, что вы хотите сказать в последнем слове?». А я — что прошу Комиссию даровать мне жизнь. К сожалению, я написал об этом фельетон, за что у меня отобрали премию «Культуры», 20 тысяч злотых. Но много лет спустя на Манхэттене ко мне подошел какой-то поляк и спросил: «Пан Януш Гловацкий? Который разделся на пляже в Халупах? Я хотел сказать, что бесконечно вами восхищаюсь». Похоже, вершина моего успеха в Польше.

Об этом писали даже в западнонемецкой прессе, и я получил приглашение на нудистскую вечеринку на Рейне. Мою историю признали дискриминацией со стороны коммунистов, но я рассудил, что имидж героя, борющегося за свободу по причине отсутствия трусов — не самый привлекательный.

Имидж героя, борющегося за свободу по причине отсутствия трусов — не самый привлекательный

Может, кстати, вы мне объясните, почему Трамп носит такой длинный красный галстук?

— Элементарно. Дает понять, что у него длинный хер. Красный галстук, по мнению американских дизайнеров, — эротический символ пылкого темперамента. Во времена маккартизма и охоты на коммунистов часто случались трагические недоразумения на этой почве. Потому что красные галстуки добропорядочных республиканцев, посылающих сексуальный месседж, ошибочно трактовались ЦРУ как проявление симпатии к Сталину.

Кто большие невежды — американцы или поляки?

— Все индивидуально. Невежество — интернациональная болезнь. Однако Хиллари Клинтон собрала на три миллиона больше голосов, чем Трамп, вот только система коллегии выборщиков… Примечательно, что за Трампа, помимо чувствующих себя недооцененными белых американцев, голосовали кубинцы, пуэрториканцы и поляки. Все они выступали против эмигрантов, поскольку, раз они сюда приехали, то не хотят, чтобы кто-то еще сюда вперся. Впрочем, поляки в США всегда голосуют за республиканцев, демократов они считают коммунистами.

Надеюсь, беженцы смогут простить то, что с ними вытворяют. Даже те дети, которые проходят, наверное, через тот же ад, через который я проходил, когда мы с матерью бежали от варшавского восстания. Психоаналитик в Америке сказал мне, что невозможно, чтобы я не был сформирован войной.

Однажды на острове Ки-Уэст я зашел в музей, где выставлялись вещи кубинских беженцев. Они даже в ивовых плетенках пытались переплыть море, кишевшее акулами.

Наше правительство сообщает миру, что мы приняли миллион беженцев с Украины, после чего оказывается, что госпожа премьер опустила детали и причислила к беженцам тех, кто приехал на заработки и платит налоги. А мир вокруг рушится.

Надеюсь, беженцы смогут простить то, что с ними вытворяют

Вы не отдаете должное нашим собственным умершим. Отверженным и павшим.

— Да нет же, отдаю, конечно. Хочу кое-что написать об этом в книжке.

Книжка будет толстая, в интервью можно начать тему.

— Я не люблю толстые книжки. Есть такая шутка Вуди Аллена: «Я пошел на курсы скорочтения и прочитал «Войну и мир» за два часа. Это что-то про Россию».

Я никогда не участвовал в войне, то есть ребенком только по ней скитался. Вблизи видел, как расстреливали. Трупы лежали на улицах. Я видел людей, которые убегали, и видел других, которые в них стреляли. Какую-то женщину насиловали. Какой-то раненый упал в чан с гудроном и сварился. Поэтому я разделяю точку зрения правительства, что в музее Второй мировой войны представляют войну в слишком черном цвете. Мало подчеркиваются все ее достоинства.

Угораздило же вас родиться в 1938-ом.

— Может я это исправлю.

Что вы еще помните о войне?

— Почти ничего.

Где вы жили, с кем, что ели?

— Что ели — не помню. Я жил с матерью в доме с садом на улице Мадалинского, на втором этаже. Отец исчез с какой-то женщиной. Потом уверял, что дрался с немцами. У одного соседа была собака — вот такие вещи я помню. Во время восстания псу завязывали морду, чтобы не лаял, потому что немцы заметят, но пес лапой сдирал повязки. Кое-что я вставил в фильм «Надо убить эту любовь»48. Химильсбах играет там сторожа барака, который — с его согласия и взяв его в долю — обчищают грабители. Но сторож влюбляется в бездомного пса, а пес — в него. Пес — единственный во всем фильме порядочный и бескомпромиссный герой. Когда воруют, он лает. Поэтому грабители говорят, что если пес не замолчит, они пойдут красть в другое место, желающих полно. Химильсбах пытается замотать морду пса тряпкой, чтобы не лаял, но пес ее срывает, а Янек смотрит с умилением и отчаянием. Однако оказавшись перед выбором: любовь или деньги, решает взорвать пса, только пес бежит за ним и они погибают вместе.

swierzy_trzeba_zabic.jpg
Плакат фильма «Надо убить эту любовь»

У вас была черепаха.

— Во время бомбежки она полезла под кровать, а я — за ней. Я потерял ее, когда мы бежали от восстания.

Черепахи долго живут, может она еще прогуливается где-то по Мокотову?

— Скорее ее там же какие-нибудь люди сожрали.

Стало быть, вы, все же, помните, что ели?

— Что придется. Убегая от восстания, мы с мамой несколько часов пролежали в поле люпина. Стрелял немецкий танк, мы не могли шевельнуться. С тех пор ненавижу запах люпинов.

Выстрелы, взрывы, убитые — я плохой собеседник для таких разговоров. Однажды на авторском вечере кто-то спросил Ежи Анджеевского: «Вы пережили оккупацию?», а он ответил: «Как видите».

Вы писали, что бабушки и дедушки погибли в страшном сталинском хаосе.

— Дедушку со стороны мамы немцы взяли в облаву. Он ни с кем не хотел драться, шел себе по улице и его взяли как заложника, отвезли в тюрьму Павяк, а потом расстреляли в Пальмирах49, вот и все. Бабушка погибла в каком-то лагере. Наверное, это было неизбежно, учитывая историю Польши.

Что касается семьи со стороны отца, там тоже неразбериха. Бабка была венгеркой, звали ее Берта Лехоцкая де Кирали Лехота, из сверхаристократического семейства. Она вышла за моего деда Валерия Гловацкого. Я никогда ее не видел, не знаю даже, когда она умерла. Не занимался этим. Разве что у нас есть общий склеп на евангелистско-аугсбургском кладбище. После войны вандалы разворотили могилы, какие попривлекательнее, и отобрали у скелетов ненужные украшения. Благодаря чему я впервые увидел дедушку Валерия и узнал, что меня ждет, когда я вырасту. В этом склепе лежат вместе мои отец и мать. Меня венгерская часть родни выперла, они разозлились за рассказ «Конго для Винни-Пуха», потому что он немного про них, и «захлопнули могилу».

Нашли уже, где пристроиться, когда, скажем так, выкинете все из головы?

— Не нашел, это не мои проблемы. Я хочу, чтобы меня сожгли.

А эксгумацию потом не хотите? Наша новая светская традиция.

— В средневековье, когда палач рубил голову, приговоренные переживали не из-за того, что им сейчас башку отрежут, а из-за того, что, согласно приговору, их выпотрошат. Думали, что без внутренностей не смогут как следует предстать на Страшном суде.

После войны вандалы разворотили могилы, какие попривлекательнее, и отобрали у скелетов ненужные украшения. Благодаря чему я впервые увидел дедушку Валерия и узнал, что меня ждет, когда я вырасту

Важно сердце, а не голова.

Мне даже жаль, что я не спрашивал отца о семье, слишком его не любил. Хотя характером похож на него.

Каким он был?

— Депрессивным.

А еще?

— Хотел путешествовать, но в то время это было невозможно из-за паспорта и денег. Поэтому он писал книжки, например, детективы, действие которых происходило в Египте. Причем это был такой Египет, в котором все время плясали гурии, а вокруг стояли пирамиды и ползали змеи. В одной книге я даже помогал отцу написать первую сцену, что-то в духе: сумерки, профессор подходит к окну и тут звучит моя реплика: «Он не знал, что смотрит на сад в последний раз».

Изумительно.

— Я знаю. Но с отцом у меня были ужасные отношения.

Почему?

— Он подслушивал мои телефонные разговоры. Тогда были такие аппараты: если в одной комнате поднимали трубку, в другой раздавалось «тыр». Когда я разговаривал с девушкой, то слышал, что отец к нам присоединился. Может поэтому подслушивание занимает такое важное место в моих произведениях.

Он умер на много лет раньше матери, когда я жил в Америке. Он лечил астму сигаретами, поэтому я не курю. Пользовался ингалятором. В сценарии «Охоты на мух»50 я изобразил одного малого с чертами отца, он даже пользуется пшикалкой, чтобы дышать. Это тесть главного героя. Когда фильм показывали по телевизору, я боялся, что отец его посмотрит и расстроится. Но телевизор у нас как раз сломался. Я подумал: слава Богу.

z22251491V,29-03-2017-Janusz-Glowacki.jpg
Януш Гловацкий

Он ценил то, что вы писали?

— Один раз мама отмечала день рождения, пришли кое-какие люди и кто-то спросил отца, где учится Янек, он посмотрел на меня вопросительно. Он очень поздно сообразил, что я тоже пишу.

В «Из головы» вы очень хорошо написали о маме. Вы называли ее «мамочка»?

— Она была самым близким мне человеком. Сама праведность. Ее мир был строго упорядочен и держался на нравственных принципах. Да — нет, добро — зло. Подлость, ложь, предательство — недопустимы. Для нее все было очевидно, для меня — не всегда. Перед ней не стояла проблема выбора, в том числе политического. Когда она работала в «Кинохронике», и ей сказали, что надо вступить в партию, уволилась. Она была компаньонкой моей молодости. Перепечатывала на машинке тексты и высылала мне в Театральную школу.

Ее брат — актер Казимеж Рудзкий.

— Он не поддерживал маму. Голосовал за то, чтобы меня отчислили.

Ваш дедушка Бронислав Рудзкий был композитором. Вы знаете его произведения?

— Я понятия не имел, что он что-то сочинял. Знал, что он был представителем филиала фирмы грампластинок «Columbia» в Польше.

— И вы не поете под душем его вальс «Rym-cym-cym, hej siup»?

— Мама мне рассказывала, что ее отец уговорил маршала Пилсудского записать у него на пластинку две речи: «Обращение к детям» и «О смехе». Пластинка сохранилась. Мне ее как-то показали в Йельском университете. Уговорил также Жеромского записать какой-то его рассказ. Но, кажется, пластинка сгорела.

Я никогда не проявлял большого внимания к дедушкам и бабушкам, тем более, что в глаза их не видел. То есть родителей мамы я, наверное, должен был видеть, но не помню. Война все перечеркнула. А я перечеркнул войну.

— В какой лагерь забрали бабушку? Мама не говорила?

— Для меня они все — вымышленные персонажи. Где-то были, но их поубивали. Меня жизнь так перемалывает, что военные кошмары предков уже не вмещаются. Помню, что когда немцы ходили от дома к дому и всех расстреливали, мама мне объясняла, куда я должен пойти, где искать отца, если ее убьют. Но потом бежала со мной ночью, вместе с офицером Армии Крайовой, который пришел за женой. Все остальные из того дома погибли. Но, милая моя, это было больше семидесяти лет назад, что я могу помнить.

Помню, что когда немцы ходили от дома к дому и всех расстреливали, мама мне объясняла, куда я должен пойти, где искать отца, если ее убьют

— Вы не случайно написали «Good night, Джези»51.

— Когда я пишу о ком-то, это всегда немного обо мне. Сейчас на Офф-Бродвее52 хотят делать мою театральную адаптацию «Джези», но пока постановки нет, не о чем говорить.

— И зачем вы пошли к психоаналитику, о котором упоминали.

— Из любопытства. В Америке все ходят. Страховка включает одного китайца с иглами и одного психоаналитика.

— Я думала, может вы бессонницу лечили?

— А, это безнадежное дело. Я с двадцати лет глотаю порошки.

— Значит, свою жизнь вы вряд ли проспали?

— Критик Хенрик Береза тоже страдал бессонницей. Говорил, что ночи напролет стоит у окна и смотрит на Маршалковскую. Я уговаривал его: «Хенрик, принимай порошки». А он: «Боюсь зависимости». Ну и умер независимым. Береза считал, что в моей жалкой жизни была только одна удача — дружба с ним.

— В «Охоте на тараканов»53 много бессонницы.

— Это вообще пьеса об эмигрантской бессоннице.

— Как нехватка сна влияет на ваше расположение духа?

— Тувим написал стишок, который так начинался:

Чуть только солнце игриво
пройдется по крышам столичным,
я просыпаюсь, ретивый,
с кличем непатриотичным.

Звуками подлого лая
славлю свою деградацию
и от души оскорбляю
Бога, отчизну и нацию.54

Это был его ироничный ответ на атаки национал-демократов.

— Тувим публиковался в сатирическом журнале «Эстрада», который выпускал ваш дедушка Бронислав Рудзкий.

— Серьезно? Сколько всего можно узнать.

— А ночные видения у вас бывают? Являются друзья минувших лет?

— Бывают видения наяву.

— Здесь, в «Бристоле», вы с кем встречались?

— Сюда ни Слонимский, ни Береза, ни Конвицкий, ни Холоубек не приходили. Хотя одна уборщица туалетов из забегаловки на углу Беднарской улицы и Краковского Предместья хвалилась: «Пан Холоубек у меня, бывает, срет». В кафе «Чительник»55 жизнь проходила куда насыщеннее. Там у них были свои места. В свою очередь Химильсбах ходил куда-то еще. Им не нужно мне сниться, они всегда со мной.

z20559592V,Czytelnik.jpg
Кафе «Чительник»

Хенрику Березе я давал прочитать все, что написал. Возможно, он был для меня даже слишком большим авторитетом.

— Он мягко упрекал вас в том, что у вас слишком мало метафизики.

— Перестал после «Рапорта Пилата». Хенрика, кстати, я поместил в рассказ «Рай». Он колебался — обидеться или считать это комплиментом. Ему нравилось пококетничать. На вопрос, как дела, всегда отвечал: «Да какие у меня, одинокого старика, могут быть дела?». Теперь спит могила к могиле со своим любимым Мареком Хласко.

— А с Ежи Анджеевским какие у вас были отношения?

— Вы про гомосексуальные?

— На ваше усмотрение. Береза говорил про них «сложные».

— Я пришел к Анджеевскому после дебюта в 1968 году. Он считался величайшим польским писателем, меня восхищали его цинизм, пенсне в золотой оправе, дорогие костюмы и чувство юмора. Как-то он спросил: «Янек, тебя можно соблазнить?». Я ответил, что нет и этим все кончилось.

Ивашкевич, Стрыйковский, Береза… — одним словом, «Twórczość»56 — писательская элита и в то же время некий тайный орден, а это вам не времена ксендза Харамсы57 и о каминг-аутах не шло и речи. Нужно было как-то печататься. Вейская58 была главной литературной улицей. Помню, как косил от армии. После института, уже когда я в «Культуре» работал, вызвали меня на сборы. Вильгельми не захотел мне помочь. Кто-то надоумил, что педиков не берут, так что я написал, что гомосексуалист и отправился за печатью к психиатру, доктору Малцужинской. Она принимала на Вейской и в лицо меня знала. Прочитала и говорит: «Вы, конечно, в «Twórczość» работаете?».

— Значит, если что, бумажка у вас имеется?

— Освобождение я получил из-за депрессии, как гомосексуалист не слишком их впечатлил.

Когда Ивашкевич написал про меня фельетон в газете «Życie Warszawy», я пошел к нему сказать «спасибо». Оставшись с ним с глазу на глаз, стал что-то лепетать, мол потрясен и благодарен, а Ярослав: «Ладно, ладно, сынок. А та пьеска у тебя славно вышла». Это он о «Замарашке». Поскольку польские критики ее обосрали, меня терзали сомнения. Эльжбета Баневич написала целую книжку «Джанус» о моих театральных приключениях.

Освобождение я получил из-за депрессии, как гомосексуалист не слишком их впечатлил

— Сомнения какого рода?

— Всякого.

— Но когда? Всегда?

— В Америке, поначалу я был очень близок к дну.

— Насколько близко?

— Был момент, когда я мог навсегда поселиться в парке. Я ходил и смотрел на бездомных. Видел, как улыбаются пьяные и думал: ничего, все не так плохо. В парке жили, в целом, порядочные люди. Бывшие сотрудники Пентагона, индеец из фильма «Большой маленький человек» Артура Пенна. Который позже поставил «Охоту на тараканов». Там я понял, что нельзя придираться к людям, которые пьют. Собственно, почему бы им не напиваться, проиграв жизнь. Но они гордились тем, что проиграли в Америке, в конце концов Нью-Йорк — столица мировой демократии.

4c8b448159d723ea6bd5229eb813.jpeg
Януш Гловацкий в Нью-Йорке

Если бы не успешная премьера «Замарашки», я тоже проиграл бы. Я поехал без денег. Меня мучили кошмары. И польский вопрос: возвращаться или не возвращаться? Я не был Адамом Михником59, тюрьма мне не грозила, но, все же, я дал на Западе несколько так называемых откровенных интервью, так что. Поначалу жил со знакомым, Петром Никлевичем, эмигрировавшим незадолго до меня. Я отвозил его в аэропорт в Варшаве, он был пьян. Открыл окно в самолете и кричал: «Сраная страна, никогда, блядь, сюда не вернусь!». Сейчас он живет во Флориде. Анджей Чечот хорошо сказал, что не может вернуться в Польшу, потому что друзья поднимут его на смех. Но вернулся. Его уже нет в живых.

Там я понял, что нельзя придираться к людям, которые пьют. Собственно, почему бы им не напиваться, проиграв жизнь

— Чем вы спасались?

— Выпивкой и писательством. Откуда у меня были деньги на алкоголь?

— Вы меня спрашиваете?

— Сам удивляюсь. Я учился в Колумбийском университете. Экономил даже на метро. Помню, как подбирал выброшенную мебель. Спустя два года, в 1984-ом, приехала Эва, моя первая жена, и дочка Зузя.

— Но хорошо, что вы туда свалили на годы?

— Само собой. Мне что-то подсказывало, что, возможно, моя писанина имеет ценность, и Америка это подтвердила. Из «Охоты на тараканов» можно узнать, какой ценой. Когда «Замарашка» стала успешной, я жил на Вашингтон-Хайтс. На Манхэттене, но за Гарлемом. 196-я улица. Тут, значит, Артур Миллер, Крис Уокен, элита, чудный театр, а я возвращаюсь после репетиции в два часа ночи домой на метро, надеясь, что на меня не нападут.

— А взлет?

— Пара взлетов была. Первый, когда Джозеф Папп, крупнейший продюсер Бродвея, решил ставить «Замарашку».

— Что из написанного вами останется?

— Увидим. Пока я смотрю в окно.

— И как вид?

— Костел св. Анны и Президентский дворец вижу, так что волнуюсь то и дело, держу ухо востро и напеваю патриотическую песенку.

— А вы такие знаете?

— Все знаю.

— «Не будет немец плевать нам в лицо…»?

— Нет, скорее, «Богородице, Дева…».

— Хорошо, что вы не поете оду «К радости» во имя ненависти.

— О «Присяге» Антоний Слонимский еще до войны шутливо написал что-то в таком духе, что «не будет немец плевать нам в лицо» — лозунг чересчур минималистичный. Потому что означает, что любой не-немец может плевать нам в лицо. А немец тоже может, только не в лицо.

z15661500Q,Jak-wspomina-Janusz-Glowacki--Bramkarzem-w-Hybryda.jpg
Януш Гловацкий

В мою послевоенную жизнь свобода и вообще все лучшее должно было приходить с Запада, а сейчас выясняется, что оттуда шествует самое страшное зло. А остальной мир — ясное дело: Исламское государство, терроризм. Трамп открывает казино, Орбан благополучно крутит с Россией, а мы крутим сами с собой.

В мою послевоенную жизнь свобода и вообще все лучшее должно было приходить с Запада, а сейчас выясняется, что оттуда шествует самое страшное зло

История любит выделывать кульбиты. То прыгнет вперед, то назад, то вбок.

— Как это?

— Весело подскакивает, как мячик для пинг-понга на пути в пропасть. Выспянский написал в «Свадьбе»: «Вместе с тем забавна драма, потому грустна безмерно».

Источник:

Gazeta Wyborcza

5 мыслей о “Януш Гловацкий: «Мне стыдно, что мы просрали этот мир». Последнее интервью”

Оставить комментарий