Войцех Смаржовский (род. 1963) — польский режиссер театра и кино, сценарист. Учился киноискусству в Ягеллонском университете. В начале карьеры работал кинооператором. В 2004 году на польском кинофестивале в Гдыне получил специальный приз жюри за фильм «Свадьба». Трёхкратный лауреат премии «Орлы» за лучшую режиссуру («Свадьба» 2004, «Дом зла» 2009, «Роза» 2011). 

 

Перевод с польского Антона Маликова

 

«То, что человек — католик, не значит что он лучше других», — говорит Войцех Смажовский, режиссер фильма «Духовенство» («Kler»), отвечая на нападки в свой адрес.

Януш Врублевский: Для начала загадка. «Специальный приз жюри в Гдыни для такой пошлятины — моральная аберрация», — кто это сказал?

Войцех Смажовский: Предположу, что речь идет о гендиректоре TVP ¹.

— О том самом, чей телеканал вырезал ваше выступление на церемонии награждения в Музыкальном театре в Гдыне.

— Гендиректор уйдет, фильм останется. А если говорить о награде, то, принимая во внимание обстоятельства, присужденный нам «Приз зрительских симпатий» — главная награда в моей кинематографической жизни.

— Почему?  

— Я впервые сделал фильм, требующий мужества и от зрителей.

— Встретиться с темой педофилии, с грехами польской церкви?

— Открыто об этом говорить. Признать, что Церкви необходимы перемены. Что зрителей-католиков тоже притесняют.

— Как именно притесняют?

— В общих словах скажем — двойной моралью. Говорят одно, делают другое. А те немногочисленные священники, которым хватает смелости публично озвучить то, что они думают, оказываются в изоляции.    

— Почему этот разговор такой трудный?

— Мы многое вытесняем из сознания. Сегодня мне кто-то рассказал, что, когда был ребенком, священник позвал его с несколькими друзьями в приход пить водку. И они чувствовали себя избранными. Пили водку со священником! Сейчас, во время просмотра фильма, он вспомнил об этом и понял, что у священника в отношении них были вполне определенные намерения; ничего не вышло, они вернулись домой навеселе, родители махнули рукой, потому что со священником — не грех. Фильм адресован людям верующим.

— Хотите их изменить?

— Сделать смелее. Но и изменить, пожалуй, тоже. Поляки обладают способностью с легкостью оправдывать лицемерие церкви. Церковь осуждает гомосексуализм, но в ее рядах 30 процентов геев. Ксендз с амвона порицает внебрачные связи, а на приходе его ждет женщина. Наш здравый смысл, наконец, просыпается, когда нам приходится платить за крещение, похороны и свадьбы. Или когда мы слышим, сколько денег получила от государства какая-нибудь церковная организация. Ну и я верю, что поляки очнутся и призовут священников к ответу за педофилию, за то, что укрывают бандитов, за то, что заминают кое-какие дела. Что подобного этой институции не простят. Как и того, что Церковь не чувствует себя ответственной за жертвы.

Священник — профессия, пользующаяся общественным доверием. Пастыри принимают исповеди. Они — пример моральности для католиков. Кто, как не они, должны быть кристально чистыми людьми? Думаю, если бы не скандалы вокруг педофилии на Западе, я не снял бы «Духовенство».

— Скандалы подтолкнули вас обратиться к этой теме? 

— Нет. Просто иначе я не задал бы себе ключевой вопрос: а как у нас? Кроме того я всегда, в первую очередь, исхожу из проблемы. Никогда не просчитываю, какой сенсацией привлечь публику, по какому сообществу ударить, чтобы разжечь эмоции и продать билеты.  

— Трудно было собрать деньги на фильм?

— «Пан Смажовский, я с удовольствием пойду на ваш фильм с женой, но вы сами знаете, какие фильмы снимаете. Деньги фирмы я вам дать не могу». Непросто. «Духовенство» нам пришлось снимать в Чехии, поскольку по понятным причинам рассчитывать на помощь польской церкви не приходилось.

— Чтобы без шума пропихнуть сценарий в Польский институт кинематографии, вы изменили название на «Три».

 — Сначала мы называли фильм «Глубокая кружка». По мере того, как писался сценарий, оказалось, что фильм немного глубже, чем кружка. Название «Духовенство» вызывало ненужные вопросы. «Дорожный патруль» ² на раннем этапе тоже назывался по-другому — «Семь дней».

— Сценарий «Духовенства» писал протестант, вы — атеист. Две горошины в одном стручке.

— Мы со сценаристом Войцехом Жехаком думали о том, каким должен быть каркас фильма. Желая показать институт Церкви изнутри, мы должны были представить курию, маленький, скромный деревенский приход и процветающую церковь в средних размеров городке. Отсюда — три сюжета. Первый и самый главный человек, наш консультант — Петр Шелонг, бывший священник, с которым я познакомился через композитора Миколая Тшаску. Петр помогал нам на всех этапах создания фильма — начиная со сценария, выбора костюмов и заканчивая интерьером дома священника, помогали нам также бывшие и действующие священники. Отсмотрев готовый материал, они хвалили нас за то, что мы не стали касаться интимной стороны веры, что, впрочем, было нашей изначальной установкой.  

— На пресс-конференции в Гдыне вы сказали, что сейчас появление такого фильма как «Духовенство» невозможно. Что изменилось?

— Изменилось государство и изменилась политика Польского института кинематографии, у меня есть причины полагать, что основанием для финансирования фильма служит уже не только хороший сценарий и репутация режиссера и продюсера, теперь принимаются во внимание другие факторы, такие как национальные и христианские ценности в их широком смысле. Изменились принципы оценки и постепенно меняются эксперты. Фильмы, отражающие неоднозначный, критический взгляд на нашу историю, снимать не разрешат, потому что хватит очернять Польшу. Мы встаем с колен. Нам не нужно, чтобы мир становился лучше, нам нужно, чтобы наши бело-красные мышцы были в тонусе. Министр Глинский ³, когда его призвал к ответу священник Исакович-Залеский ⁴, сразу же — смешно, правда? — подчеркнул, что не финансировал «Духовенство». Это правда. Но и с предыдущей властью было непросто, потому что правительство — любое правительство в нашей стране — должно жить в согласии с Церковью. Одним нужны голоса избирателей, другим — деньги, дары и пожертвования. Теперь еще прибавился страх. Потенциальные со-продюсеры неугодных власти фильмов часто рискуют потерять намного больше, чем вложенные в картину деньги.

— В «Духовенстве» звучит множество обвинений в адрес польской Церкви. В чем заключается самая большая ее проблема?

— С точки зрения Церкви, пожалуй, нет никаких проблем: Церковь святая, но образуют ее люди грешные. Паршивая овца везде найдется, в любой среде, в кинематографической тоже, а священники-педофилы — случаи исключительные. С моей точки зрения среднестатистического гражданина, которому небезразлично благополучие Польши, ситуация выглядит иначе — я хотел бы, чтобы финансовые дела церкви были прозрачны, потому что государство финансирует церковь в том числе и за счет моих налогов, а также, чтобы священники, домогающиеся детей, попадали за решетку, а не кочевали из прихода в приход. Я хочу, чтобы Церковь чувствовала себя ответственной за жертвы и регулярно выплачивала им компенсации. Конкордат ⁵ необходимо расторгнуть и убрать религию из школ. Добиться того, чтобы церковь содержалась на пожертвования верующих. Будет меньше священников и меньше верующих, но ситуация в организации станет прозрачной и честной, а для таких как я главное, чтобы церковь не возвышалась над законом.

— Почему церковь так долго допускала присутствие в своих рядах священников-педофилов, и так неохотно, только под давлением общественного мнения, избавляется от паршивых овец?

— Не будем спешить с «избавляется». В мире на одного священника-педофила приходятся десятки жертв, а в Польше — лишь одна. Потому что только одна осмеливается заговорить. Несколько дней назад я ехал в машине и слушал, как по радио сообщили о том, что примас Польши объявил об издании внутреннего церковного документа, касающегося сексуальных связей священников с детьми… Провели соответствующую конференцию — и мир узнал радостную новость. Католики ликуют, потому что верят, что наступят перемены. А я сразу подумал, что «Духовенство—2» могло бы начинаться так: священники, организованные архиепископом Мордовичем, которого играет Януш Гайос, под руководством ксендза Теодора в исполнении Станислава Брейдыганта, создают особую комиссию и на специальной конференции объявляют СМИ, что подготовили «очищающий» доклад. Одновременно архиепископ Мордович посылает двойника ксендза Лисовского, предположим, ксендза Петарду (Яцек Белер), который переезжает от курии к курии и уничтожает соответствующие церковные архивы. Ну, конечно, это художественный вымысел, возникший в моей голове, такой зародыш нового фильма.     

— Что вас больше всего поразило во время сбора материалов для фильма?

— В начале меня эмоционально угнетало то, что пришлось пережить отдельным жертвам, и то, что происходило с ними потом, то, как люди справлялись или — чаще — не справлялись с травмой насилия, а также то, что, став взрослыми, они искали справедливости в куриях, а не в судах. А в куриях их презирали и запугивали. Спустя время, у меня выработался иммунитет, но сразил масштаб явления. Молчание Церкви, молчание верующих. Об этом можно почитать — есть много книг и репортажей, описывающих факты. Потому что «Духовенство» — художественный фильм, а не документальный.

— Какую роль в торможении процесса сыграл Иоанн Павел II, которого поляки считают святым, а Запад критикует за то, что он скрывал это явление и допускал присутствие преступников в своем окружении?

— Я, атеист, тоже испытал отвращение, когда в 1992 году Шинейд О’Коннор разорвала во время концерта фотографию Папы ⁶. Но сегодня мы знаем, почему она это сделала. И, наверное, только поляки отрицают, что Иоанн Павел II — сыгравший важную роль в крушении коммунизма в Польше и в мире, этого никто не станет отрицать, — закрывал глаза на педофилию, знал об отчете отца Дойла ⁷ или публично называл Марсиала Дегольядо ⁸ примером для молодежи. Устранять священников-педофилов с их постов начал лишь его преемник Бенедикт XVI.

— В фильме меня шокировало и то, что вы со всеми вытекающими выводами говорите об отождествлении католической веры с польскостью, а польскости — с католичеством. Что оставляет в стороне значительную часть общества.  

— Одна из причин, по которым я снял свой фильм, заключается в том, что с некоторых пор я чувствовал и чувствую себя в осаде, которую держит Церковь. Каждый государственный праздник начинается с мессы, ни один выпуск новостей не обходится без сообщения о достижениях священников, епископов или кардиналов, приходы соревнуются, кто установит самый высокий крест, повсюду памятники, мемориальные доски, реликвии, даже экзорцистов у нас самое большое число в мире. Церковь присутствует в государственных учреждениях, на улице, вламывается в наши  дома и ложится с нами в постель. То, что человек — католик, не значит что он лучше других, не значит, что он больше поляк, чем некатолик. Ну и можно быть нерелигиозным, но духовным.

— Правые впадают в истерику от одной мысли, что «Духовенство» увидят миллионы поляков. Они утверждают, что, прикрываясь защитой жертв, вы ведете дьявольскую борьбу с Церковью.

— «Дьявольская борьба с Церковью» мне нравится. Если бы сожжение на костре еще практиковалось, я бы уже был кучкой пепла.

— В числе прочего, вам часто вменяют в вину стремление отстранить духовенство от его педагогических обязанностей.   

— Я только режиссер, как я могу кого-то от чего-то отстранить. Я говорю в фильмах, что думаю, пользуюсь тем, что это пока еще разрешено. Дети находятся в руках Церкви, Церковь промывает им мозги и воспитывает в предубеждениях. Церковь тормозит прогресс, науку и свободную мысль. Мое поколение уже потеряно, но чтобы у нас было мыслящее общество, нам необходимо инвестировать в детей, а в школах сосредоточиться на науке, а не на доктринах.  

— По мнению Ярослава Селлина⁹, вы показываете самые негативные стереотипы и говорите неправду.  

— Он сказал это в СМИ, может, потому что должен был, может, потому что верит в это, я не разбираюсь в политике, но пускай он теперь то же самое повторит в частном порядке, глядя в глаза жертвам педофилии. Я подскажу, потому что у него вряд ли есть время интересоваться: он найдет их в фонде Марка Лисинского «Не бойтесь» («Nie lękajcie się»). Их с каждым днем все больше. Постоянно объявляются новые. Механизм запущен.

— Другое обвинение: вы сняли пропагандистский антиклерикальный фильм, который, вместо того, чтобы говорить о недостатках или проводить объективное расследование, показывает патологию как норму.

— «Духовенство», как каждый мой фильм, показывает реальность в сгущенных красках, такова привилегия художественного фильма. Я знаю, что не каждый священник — педофил, не каждый наживается на смерти прихожан, когда семья приходит организовать похороны, не каждый вмешивается в политику и ездит на крутой тачке. Я знаю, что есть и такие, которые соблюдают целибат, не осуждают гомосексуализм, особенно, если сами геи, и, главное, служение — их призвание, и они помогают людям. Но, все же, они представляют институцию, на счету которой много плохого. Как они при этом себя чувствуют? Я не верю, что они не знали. Стыдно ли им?

— Фильм наносит удар по простым приходским священникам, причиняет им вред.

— Думаю, в ксендза Трибуса, которого играет Роберт Венцкевич, можно влюбиться. Он одинокий, чуткий, верующий. Разрывается между любовью к Богу и любовью к женщине. Зрители пойдут за ним.

— Вы растаптываете авторитет Церкви.

— Авторитет Церкви был сильно подорван до меня, и только слепой этого не видит. Фильм тут не при чем.

— Кто-то заметил, что Януш Гайос создал карикатуру, а не персонаж, а ксендз Адам Олдак написал на Onet.pl¹⁰, что «Духовенство» — гротеск и пасквиль атеиста.

— Наверное, все не так плохо, потому что один архиепископ узнал себя в трейлере. Что ж, «Духовенство» выходит в прокат, и зрители смогут сами судить, получился ли у нас пасквиль на Церковь, перегнули ли мы палку или просто сделали добротный фильм с хорошими актерскими работами, история в котором держит в напряжении, пробуждает  эмоции и волнует.

— Наиболее радикальные защитники польской Церкви негодуют из-за того, что католиков можно высмеивать безбоязненно, а евреев или исламистов — нет, тут вступает в силу политкорректность?

— В репертуаре у Церкви — тысячи отшлифованных на протяжении многих лет, красиво звучащих, возвышенных фраз и аргументов, отсылающих к самым святым ценностям, — фраз, цель которых отвести обвинения, преуменьшить зло, существующее в Церкви, замять его или ослабить, заглушить. Выстроенная таким образом защита — именно ее стиль.

— Тогда еще цитата из газеты «Gazeta Polska»: «Когда Европа приходит в упадок, уничтожается политкорректностью и гендерной политикой с одной стороны, и нашествием исламистов — с другой, появляется план поднять бунт поляков против священников. Такой план мог родиться только в головах врагов Польши».

— В яблочко, точнее не скажешь — мне такая подоплека фильма и не снилась. И в следующий раз я хорошенько подумаю, прежде чем купить баранину в турецком магазине. После «Волыни» ¹¹ меня записали в истинные поляки, правым из правых, а теперь я враг и предатель Польши, левый из левых. Им не угодишь. Перед премьерой «Духовенства» противная сторона стала настаивать, чтобы ей показали фильм. Объявилась «группа священников, готовая к диалогу». Забавно, потому что быть готовыми к диалогу им следовало пять лет назад, когда Овербек выпустил книгу о педофилии в польской церкви ¹². И не я должен выступать от имени другой стороны диалога, а, например, упомянутый ранее фонд «Не бойтесь».

Приведу немного статистики. Папа римский Франциск в 2014 г. в газете «La Repubblica» говорил о двух процентах педофилов в Церкви, хотя процент в таких странах как Германия, где недавно обнародовали часть архивов, значительно выше — 4 с лишним процента, а в Австралии — 7,7 процента, потому что в Австралии церковь открыла светским организациям доступ ко ВСЕМ архивам. Поэтому похожие цифры будут и в Германии, и Польше, и на Украине — везде. У нас 27 епархий и 14 архиепископств, где работает 31 тыс. священников (данные за 2014 год), 7 процентов — это ужасающее число: 2170 священников-педофилов. Между тем, в течение последней пары десятков лет признаны виновными и осуждены за растление несовершеннолетних лишь 35 польских священников. Ни один из них не фигурирует в известном списке.

— Политики из обоих лагерей теперь станут использовать «Духовенство» как инструмент в предвыборной борьбе. Вас это беспокоит?

— Да, но не все в моей власти. Например, сейчас передо мной дилемма: поехать в Остроленку ¹³ на «запрещенный» показ и встретиться со зрителями или нет? Сердце подсказывает, что да, потому что с простым зрителем нужно считаться, но если какой-нибудь политик из «Гражданской платформы» или другой оппозиционной партии захочет, пользуясь случаем, со мной сфотографироваться на фоне плаката «Духовенства», чтобы тут же выложить снимок в фейсбуке, то, боюсь, повторится ситуация с «Волынью». Тогда тоже предпринимались попытки присвоить фильм, продемонстрировать будущим избирателям, какой из сторон важнее увековечить убитых на Кресах ¹⁴ поляков. А я не люблю, когда из меня делают постановку.

— Искусство должно само себя защищать?

— Для меня важна проверка временем. Сегодня любой дерьмовый фильм легко распиарить, ты еще камеру из машины не достал, а в интернете уже пишут, что кино культовое. Поэтому, только спустя годы можно будет сказать, ломились ли зрители в кинотеатры на «Духовенство» из-за его тематики, качества или грамотной рекламы. Я верю, что «Духовенство» себя отстоит.

— Пойдет ли у нас процесс самоочищения Церкви по ирландскому пути?

— Ни в одной стране мира очищение Церкви не произошло само собой. Всегда требовалась помощь государства и светских институций. У нас с помощью государства дело обстоит сложнее, я только что сказал, почему, так что процесс займет больше времени. Но он уже начался. Молодежь постепенно отворачивается от Церкви, и Церковь, несомненно, это чувствует.

— А, может, она раскроет наше общество, будет способствовать тому, что оно станет более мыслящим?

— Процесс формирования мыслящего общества начинается в школе. Церковь и власть, которая идет с Церковью рука об руку, об этом знают, поэтому увеличивают количество уроков религии за счет других предметов, ставят религию в середину расписания, чтобы дети не сбегали. Они не хотят, чтобы мы мыслили самостоятельно. Потому что легче управлять бездумными. Я процитирую Тадеуша Костюшко: «Священники всегда будут использовать невежество и предрассудки народа, пользоваться религией как маской, под которой скрываются лицемерие и преступность намерений».

— А если ничего не измениться?

— Ну тогда мы в глубокой жопе.

 

Источник:

Polityka