«Библия нацизма» — «Mein Kampf» Адольфа Гитлера — вышла на сцене «Театра Повшехны» в Варшаве. За постановку взялся Якуб Скшиванек, режиссер, который, в частности, был ассистентом Оливера Фрлича во время работы над нашумевшим спектаклем «Проклятие». Драматург — профессор Гжегож Низёлек, театровед из Кракова, автор книги «Польский театр Холокоста», монографий о Кшиштофе Варликовском и Кристиане Люпе. Премьера состоялась 23 марта.

Гитлер написал свою книгу в тюрьме, когда отбывал срок после неудавшейся попытки мюнхенского путча в 1923 году. Первое издание вышло в 1925 году, первое англоязычное — в 1935-ом. После прихода нацистов к власти ее раздавали, например, молодым немецким парам. К 1939 году книга разошлась тиражом в 5,9 миллиона экземпляров на 11 языках. После краха Третьего рейха в 1945 авторские права на книгу перешли правительству Баварии. Оно не давало согласия на издание «Mein Kampf» в Германии, также пыталось препятствовать послевоенному шведскому изданию, однако суд Швеции разрешил публикацию. В 2016 году после истечения срока авторских прав, вышло первое послевоенное немецкое издание. Продажа «Mein Kampf» до сих пор нелегальна в Голландии.

С Якубом Скшиванеком, режиссером, и Гжегожем Низёлеком, драматургом беседует Витольд Мрозек.

 

Перевод с польского Антона Маликова

 

Витольд Мрозек: — Получил бы Адольф Гитлер авторский гонорар от «Театра Повшехного»? 

Якуб Скшиванек: — Гитлер много лет жил на гонорары от «Mein Kampf». Они были его главным источником дохода. В 2016 году имущественные права потеряли силу и книга «Mein Kampf» стала общественным достоянием. Это одна из причин, по которой мы за нее взялись — книга официально находится в открытом доступе, не то что пару лет назад, когда собственником прав была Бавария, и ее власти подавали в суд на тех, кто издавал книгу без их согласия. Насколько я знаю, через несколько месяцев должно выйти первое полное критическое издание, с примечаниями, его составляет профессор Эугениуш Цезарий Круль.

— Из книг я знаю, что Гитлер адресовал книгу, прежде всего, своим сторонникам.

Гжегож Низёлек: — Книга неоднозначна. Фактически, она писалась для сторонников нацистского движения как элитарное издание, носящее характер инструкции. Но тиражи были гигантскими. Она вызвала огромный интерес, в том числе и за рубежом. Еще до войны книгу перевели на английский и французский. Примечательно, что Гитлер, как автор, адаптировал издания таким образом, чтобы не оттолкнуть читателя в той или иной стране…

Я. С. — В Польше цензура возникала также отчасти со стороны населения. Бумажные издания 90-х годов в большинстве своем составляют третью часть оригинального текста. Все польские издания, выходившие до сих пор — пиратские.

— А как возникла идея взяться за эту книгу?

Я. С. — Профессор Иоанна Токарская-Бакир во время фестиваля «Мальта» в Познани, который курирует Оливер Фрлич, сказала, что современный язык ненависти уже набрал силу, как это произошло в Европе в конце 30-х годов. И я подумал: раз так, то, может, нужно обратиться к самому ужасному. То есть к «Mein Kampf».

— Что вырезано из польских изданий?

Я. С. — Помимо ярого антисемитизма — то, что считалось «мало интересным». Например, фрагменты из биографии…

— Вы ставите «Mein Kampf» как воспитательный роман (Bildungsroman — тип романа, получивший распространение в литературе немецкого Просвещения. Его содержанием является психологическое, нравственное и социальное формирование личности главного героя)? В нем полно типичных элементов романа о взрослении, например, освобождение из-под влияния отца, переезд из провинции в большой город…

Я. С. — Спектакль состоит только и исключительно из текста «Mein Kampf». Без примечаний, без комментариев. Он монтируется из трех отдельных частей. Первая — как раз биографическая. Очень сентиментальное повествование ведется от первого лица: Гитлер пишет об отношениях с отцом, о своем доме, о желании быть художником, а не служащим. А также о своей бездомной жизни — два года он скитался по приютам. Мы хотим отследить, как формировались его взгляды, в какой точке возник его антисемитизм — он сам фиксирует этот момент. Мы хотим показать, как Гитлер вырос из очень конкретного исторического момента и общества. Нам было важно поместить первую часть в современный дом. Эта книга вышла из дома — и в дом должна вернуться, обрести крышу. О книге «Mein Kampf» говорят, что она бессвязная, графоманская, а на наш взгляд она местами интригующая, местами ужасающая, но без сомнения информационная. Она предназначалась широкому кругу потребителей. Гитлер анализирует политическую пропаганду, раскрывая механизмы, которыми пользуется сам. Сегодня мало какой политик на такое способен, а Гитлер это делает. Его способ вести диалог с читателем шокирует, как и то, что он позволяет читателю зайти очень далеко…

— Тебя это захватывает?

Я. С. — На определенном уровне — конечно! Не хочу, чтобы меня поняли превратно, но эта книга в определенном смысле сформировала XX век. По ней можно изучать, какие формы принимал фашизм, какие инструменты и общественные процессы использовал. Она сегодня безумно актуальна! Не только из-за тех мест, которые касаются образования, Церкви или современного искусства. Но также из-за определенных техник, которые сегодня применяются по отношению к обществу.

Г. Н. — На чтение «Mein Kampf» наложено табу. Между тем, когда мы читаем комментарии известных читателей «Mein Kampf», таких как Джордж Оруэлл, или американский философ Кеннет Берк, не остается сомнений, что необходимо познакомиться с книгой, а не жить представлениями о ней. В ней собраны очень разные социальные эмоции и травмы, травма представлена как разновидность внутренней силы. Переживание травмы, чувство несправедливости и поражения, должно внезапно превратиться, благодаря внутренней работе, в ощущение собственной мощи. В этом состоит движущая сила различных политических течений.

— В основе политики лежит злость?

Г. Н. — В определенном смысле — да. Это распространенное явление, которое касается и правых, и левых движений… Не будем забывать: мы говорим о том, что называлось «национал-социализмом». Ведь сегодня в Польше мы имеем дело с синтезом просоциальной деятельности или лозунгов и радикальной националистической идеологии.

— Где в польской политике слышится эхо «Mein Kampf»?

Г. Н. — Мы не собирались показывать пальцем: «Вы — сторонники Гитлера». Это не спектакль о молодых людях, которые собираются в лесу, чтобы праздновать день рождения Гитлера. Мы говорим о целом ряде испытаний и социальных травм, способных стать причиной зарождения опасных идеологий. Гитлер умел улавливать разного рода социальные эмоции, и книга — своего рода тигель для них. С одной стороны он говорит о нации как о коллективном субъекте, обладающем силой и достоинством, с другой — о социуме как о бездумном стаде, которым необходимо управлять. Противоречие между пренебрежительным прагматизмом и идеализацией безумно интересно.

— Великая Нация и «темный народ»…

Г. Н. — Это правда, которую трудно принять: благодаря важным совпадениям «Mein kampf» можно назвать отражением того, что происходит сейчас. Своего рода недоверие к политике связывает современное польское общество и немецкое общество того времени. Это формировалось в XIX веке, в эпоху романтизма. Возникает некая национальная идея, которая еще не перенесена на конкретный политический и социальный организм. Еще нет немецкого государства, нет польского государства. Их не существует по разным причинам, но и тут, и там создается очень возвышенное, очень раздутое представление о коллективе, о «национальном духе». Когда возникает реальное польское или немецкое государство, немедленно зарождается состояние глубокой неудовлетворенности и разочарование, поскольку это государство не соответствует завышенным ожиданиям.

— Оно «картонное».

Г. Н. — Чеслав Милош выразил когда-то надежду, что Вторая мировая война, поражение Гитлера и военный опыт поляков приведут к краху романтической идеологии. Милош мечтал об этом. Он считал, что романтические мифы нанесли польскому обществу большой вред. Справедливо утверждал, что государство Гитлера воздвигнуто на фундаменте романтизма. Полагал, что это поспособствует отрезвлению поляков, что они очнутся от морока этой идеологии. Тем временем даже такое поражение, которое абсолютно не укладывалось в рамки «романтических поражений», в конце концов удалось выразить таким способом.

— Заканчивая мифом о «победе варшавского восстания»…

Г. Н. — И в тоже время всех «гонцов с дурными новостями» — которые, подобно Тадеушу Боровскому или Тадеушу Ружевичу, указывали на то, что данный военный опыт — совершенно новый и требует проверки культурного фундамента — считали врагами общества и нации. Их заставляли замолчать.

Я. С. — В «Mein Kampf» очень много мыслей, которые представляются опасными и современными. Ее главная навязчивая идея, вопреки распространенному мнению, — не антисемитизм, а увеличение численности и размножение нации. Там нет инструкции о том, «что делать с евреями», но есть очень конкретные инструкции, что должна сделать немецкая нация, чтобы стать сильной и влиятельной. А именно: воспитание, в том числе спортивное. Евгеника… Согласно такому образу мышления, женщина должна подчиняться мужчине и обеспечивать общество здоровыми детьми.

Г. Н. — Последователи движения anti-choice сравнивали либерализацию абортов с гитлеровским законодательством в оккупированной Польше, где она фактически служила ограничению рождаемости «низших рас». Но ведь в Третьем рейхе аборты запрещались — не родить ребенка означало совершить преступление. Биополитический мотив в «Mein Kampf» становится основным — на первом месте биополитика, на втором — геноцид.

— Гжегож, ты написал книгу «Польский театр Холокоста» — о том, что замалчивалось в польских театрах в разговоре о Холокосте. Работа над «Mein Kampf» как-то с ней связана?

Г. Н. — Да, я наработал определенные методы наблюдения за разными симптомами в культуре, на которые общество закрывает глаза. Сейчас, несмотря на то, что действия правящих сил в стране и католической Церкви ничем не отличаются от проявлений радикального фашизма, и несмотря на то, что радикальное движение явно обращается к нацизму и фашизму, в глазах большей части общества это не компрометирует власть и Церковь, которые всячески это движение прикрывают. А ведь главная политическая стратегия, начиная с 1945 года и вплоть до сегодняшнего дня, строилась на том, что Польша занимала положение жертвы Гитлера. Как можно допускать подобного рода внутренние противоречия? Мне кажется, это тесно связано с тем фактом, что нам очень трудно принять позицию «виновных», сильную субъективность. Признать, что мы за что-то несем ответственность и в чем-то виноваты. Потому возникает такая агрессивная реакция, когда речь идет о причастности поляков к убийствам евреев во время войны, или о политике в отношении украинцев… Мы всегда хотим видеть себя жертвами — поляк, которого убивает еврей-убек или украинец во время Волынской резни. Стоит подумать о том, что движение Гитлера тоже опиралось на фундаментальный опыт поражения — в Первой мировой войне. Кажется, Оруэлл, комментируя «Mein Kampf», заметил, что фашизм — якобы воспевает жизнь, энергию и победу, а ведь в книге Гитлера ни слова не сказано о том, как жить, — он пишет только о том, как пережить поражение. Как принести себя в жертву, как пролить кровь — собственную кровь.

— Что собой представляет этот текст в качестве материала для театра? Как режиссировать актерами, чтобы они говорили фразами Гитлера?

Я. С. — Возможно, мои слова покажутся спорными, но материал очень хороший. Почти каждое предложение представляет собой мощное выражение радикального взгляда Гитлера, сформированного в результате наблюдения за окружающей действительностью. Именно поэтому мы решили, что не ограничимся читкой со сцены, а будем создавать образы или театральные ситуации, которые должны ему соответствовать. Помню, как впервые, спустя несколько месяцев, репетиций все пришло в движение, заработало на сцене. Поразительное и захватывающее зрелище. Для актеров это тоже было шоком. Мы работаем с прекрасной командой, которая уже многое пережила и соприкоснулась с самыми разными театральными формами. Но актеры говорят, что им никогда не приходилось работать с таким трудным текстом. В нем есть предложения длиной по двенадцать строк. Извлечь из этого смысл и продемонстрировать зрителям — адски трудная задача.

Г. Н. — Если говорить о силе текста, о стремлении опираться — что он сам подчеркивает — на собственный опыт, то в Гитлере есть что-то от такого породистого актера. Он знает, что фальшивую сценическую правду нужно строить на аффективной правде личного опыта. Оруэлл тоже об этом писал: из этих порой косноязычных предложений пробивается какая-то сила. Мы не должны прятать голову в песок — крах Гитлера не поставил точку в истории написанной им книги. Делать вид, будто ее нет, неразумно.

 

Источник:  Wyborcza

Фото, использованные в материале: Powszechny